В зависимости от того, как мы мыслим природу в городе − так мы и разрабатываем техники и технологии работы с ней. За последние полтора столетия это мышление не раз изменялось и всякий раз создавало новые перспективы работы профессионалов в сфере архитектуры и урбанистики
Автор: Пётр Иванов
В зависимости от того, как мы мыслим природу в городе − так мы и разрабатываем техники и технологии работы с ней. За последние полтора столетия это мышление не раз изменялось и всякий раз создавало новые перспективы работы профессионалов в сфере архитектуры и урбанистики
Несмотря на богатую историю размышлений о городе, начиная с трудов Платона и Откровения Иоанна Богослова, по-настоящему тема города стала проблематизироваться только в литературе XIX века. До этого он был некоторой данностью: либо философским эйдосом, либо божественным образом. Как такового городского планирования и городского проектирования как дисциплин не существовало. То, что можно считать их проявлениями, было скорее следствием более или менее прозорливого городского менеджмента.
Первое осмысление
Во второй половине XIX века начинает развиваться мышление о городе, которое впоследствии назовут «чикагской экологией» в честь Чикагской школы социологии. Но предпосылки были задолго до великих социологов. Друг и соратник Карла Маркса Фридрих Энгельс в «Положении рабочего класса в Шотландии» писал про пространственное неравенство, царящее в городах. Об этом же говорил французский писатель Эмиль Золя.
Параллельно с критикой новой реальности индустриальных городов развивалось воспевание жизни на природе. Так, американский мыслитель Генри Торо даже проводил эксперимент − жил на берегу Уолденского пруда в специально спроектированном домике и писал о том, как он растит брюкву и борется с сусликами, которые мешают ему это делать. Несмотря на все трудности, такая жизнь в его понимании была более нравственной, чем городская.
Природа вдохновляла немецких поэтов и философов. Обращение к ней в их понимании было сродни религиозному переживанию. В прогулках по лесам они видели приобщение к корням, общение с воинами армии древнего бога Вотана. Ничем хорошим это не кончилось − мистическое крыло Третьего рейха базировалось именно на этой поэзии и философии.
Граница города и природы
Обобщая эти размышления, в начале XX века социологи из Чикагской школы утвердили на долгое время жёсткую границу между городом и природой. Их социология подразумевала, что есть процессы специфически природные, а есть − специфически городские. Они настолько отличаются друг от друга, что даже сравнивать их не стоит.
Сэр Патрик Геддес, ученик Чарльза Дарвина и автор плана Белого города в Тель-Авиве вторил чикагским исследователям и в своей книге «Города в эволюции». Он хоть и применяет эвристические инструменты теории эволюции к историческому развитию городов, но даёт понять, что это лишь метафора, и реальности природы и города никак не соприкасаются.
Такое понимание влекло за собой соответствующее мышление планировщиков и проектировщиков. Природа в городе не рассматривалась как ценность. Её место было там, где ей полагается быть – вне города. Город был далёким от всего природного. Поэтому зелёные решения в то время − это удел тех стран, где развивалось маргинальное в европейской мысли на тот момент романтизированное отношение к природной среде.
Индустриальная экология
Следующий шаг в развитии мысли о природе и городе произошёл в середине XX века. Пожалуй, самым ярким стимулом к этому новому витку послужила книга Рэйчел Карсон «Безмолвная весна». С радикализмом, присущим экологическим активистам, Карсон описала пугающую картину наступления весны, при которой не услышать пения птиц. А всё потому, что для того, чтобы прокормить города, массово используются пестициды, разрушающие естественные экосистемы. Умирают насекомые, а вслед за ними привычные растения и птицы.
В результате в середине XX века развивалось мышление о городах в залоге того, что социолог Джон Беллами Фостер назвал индустриальной экологией. Он писал, что ещё Карл Маркс отметил, что капитализм размыкает циклы круговорота веществ в природе, создавая так называемый феномен метаболического разрыва.
Для этого периода характерна драматическая мысль о деструктивной связи города и природы. В отличие от чикагской экологии, здесь связанность города и природы подчёркивается, но городу отводится дьявольская роль бессердечного эксплуататора, а значит, в проектировании и планировании появляется ответ на это − сохранение и, если угодно, музеефикация природы.
В индустриальной экологии важно сохранять природу, поддерживать её доступными технологическими средствами. Зная о разрушительности города для природы, нужно создавать природные анклавы. Парки, скверы, набережные − все эти объекты чужеродны для города, но их нужно спасать в контексте «извинения» за человеческое агрессивное поведение. Природа в проектировании и планировании эпохи индустриальной экологии − это инженерный объект, глубоко искусственное явление, создаваемое специалистами.
Эпоха экологических политик
Впрочем, драма отношений города и природы продлилась недолго. Уже в начале 70-х гг. мыслители, а вслед за ними в 90-е гг. и практики согласились на новый контракт. Он получил название эпохи экологических политик. Природа в рамках этого контракта перестала восприниматься чем-то чужеродным. Наоборот, она превратилась в контрагента, с которым можно плодотворно сотрудничать.
Ричард Форманн в книге «Urban Regions: Ecology and Planning Beyond the City» утверждает, что не надо бояться того, что города создают метаболические разрывы, можно просто планировать города в контексте тех ресурсов, которые они изымают из природных экосистем, и разрабатывать решения, позволяющие обратно замыкать круговорот веществ в природе.
Тогда же появляется множество идей о том, как природные решения могут упрощать нам жизнь, и как зелёные решения могут заменять серые. Негативное влияние человека на природу начинает восприниматься не как неизбежность, но как вызов, который не только развивает наше инженерное мышление, но и заставляет больше обращать внимание на природные механики, изучать природу и перенимать у неё опыт.
Новый договор
Эпоха экологических политик названа так неспроста. Новое время требует от нас нового мышления, отличного от традиционного капиталистического. Чтобы не допустить того, что социальный философ Макс Вебер называл «raubau» − хищническое хозяйствование, и сохранить ресурсы для последующих поколений, нам необходимо придумывать новые способы отношения к природе, включать её интересы и возможности в res publica − общее дело.
Сотрудничество с природой через юридические договоренности и следующие за ними инженерные решения − это наша новая реальность. Именно в её рамках развиваются современные практики снижения выбросов CO2, создания городских ферм, планирования городских экосистем. Это новый договор между городами и природой, который, возможно, сможет нас, наконец, примирить.
P.S. В этой статье не упомянута история российской мысли о природе в городе, потому что это отдельная большая тема. Про неё материал выйдет чуть позже.
