ДАРЬЯ: Я выступала в роли руководителя «Архитектурного десанта» и главного архитектора проекта для Горкинско-Ометьевского леса. Вместе со мной работали ещё двое моих коллег, у которых были свои младшие архитекторы. В общей сложности над проектом работало 16 человек. Мои основные соавторы − это Анастасия Ерёменко и Павел Медведев.
ЭКОУРБАНИСТ: Давайте немного поговорим об истории парка. Насколько мне известно, всё началось с градостроительного конфликта.
ДАРЬЯ: Всё началось, знаете как? Со слепой преемственности генпланов. Я градостроитель и могу с уверенностью сказать, что большинство генпланов городов рисуют по кальке прошлого генплана без должной критической оценки. Многие процессы не поддаются критическому осмыслению: а надо ли, а точно ли нам нужно именно так, как было нарисовано в далёком 1965, 1975 или каком-то ещё более древнем году? Всё это происходит по принципу «там люди подумали, наверное». Особенно редко претерпевают изменения транспортные потоки. Сейчас их уже научились критически оценивать, но в 2016 году транспортные потоки только начинали пересматривать. Никто тогда не умел автоматизировать эти процессы.
История берёт своё начало в 1978 году, когда в генеральном плане Казани прямо через Горкинско-Ометьевский лес была проложена дорога с целью разгрузить те самые северные территории, которые и по сей день остаются складскими и промышленными зонами с безвредным производством, которые только сейчас начинают трансформироваться. То есть процесс еще запущен, а дорога запланирована задолго до этого. И с одной стороны это здорово когда есть планирование а с другой часто нет логической сцепки между плановыми инфраструктурными территориальными намерениями. И вот тут и происходят нестыковки которые часто перерастают в городские и социальные конфликты.
В нашем случае уже тогда градостроители осознавали, что территория претерпит изменения и превратится в жилую зону. Для обеспечения комфортного преобразования этой территории требовались новые дороги. Именно поэтому была спроектирована дорога, которая впоследствии была включена в генеральный план в виде «красных линий». Вокруг них были проложены все виды градостроительных сетей: магистральные, большие и малые. В этих границах была сформирована складская зона, и именно в её границах была запланирована будущая дорога. В соответствии с регламентами и иерархией всех документов началось освоение смежных участков вдоль этих «красных линий».
С точки зрения градостроительства всё очень логично и правильно: когда есть коммунально-складская зона со всеми необходимыми коммуникациями, в генплане заложена дорога, можно нарезать участки и реализовывать их. Собственно, так и поступили. Нарезанные участки были проданы под медицинские кластеры − иказалось бы, всё хорошо. Там даже должны были появиться роддома, перинатальные центры и т. д., то есть социально значимые объекты, которые создаются за коммерческие деньги. И всё это было замечательно.
Но что не было учтено? Как оказалось, природный ландшафт имеет такое же значение, как и застройка. Сложившиеся практики на этой природной территории, которая всем на тот момент казалась заброшенной и неблагоустроенной, тоже важны. Всё это время, пока генплан жил своей жизнью, люди обживали территорию, и на таких периферийных зонах появилось лыжное сообщество, детская юношеская школа лыжников, в буквальном смысле воспитывавшая будущих олимпийских чемпионов. Они тренировались на всей этой территории, и подземные коммуникации им не мешали. Так продолжалось до тех пор, пока не пришли собственники участков, начавшие первые работы по строительству медицинских кластеров.
Именно тогда возник конфликт. В тот момент все участники событий узнали друг о друге. Оказалось, что есть частные собственники земель, выяснилось, что существуют генпланы, а те, в свою очередь, обнаружили, что территорией уже пользуются, причём совершенно не так, как было прописано в плане города.
Все посмотрели друг другу в глаза и поняли, что их интересы противоречат друг другу.
ЭКОУРБАНИСТ: Удивительно, что в этой ситуации город решил обратиться к городскому сообществу, возможно, не очень большому, вместо того чтобы следовать линии генерального плана и интересов инвесторов.
ДАРЬЯ: Там была очень большая история. В течение года к лыжному сообществу присоединились обычные люди: велосипедисты, юристы, экологи − просто неравнодушные граждане.
Вопрос был даже не в лыжниках, а в лесной территории, которая снова могла пострадать. В Казани на тот момент всё это бурлило, плюс уже вырубили иву в Урицком. Собственно, с этого началось соучастие в России. Уже вырубили иву, уже сделали первый в Казани за 30 лет парк – Парк Горького, уже появились истории про парки и скверы в Казани и республиканскую программу.
Уже стартовала Федеральная программа, и люди, понимая, что эта тема существует, обсуждается на высоком республиканском уровне, вплоть до первого лица, попытались, конечно же, эту тему инициировать. Были поданы петиции на имя президента республики с просьбой сохранить территорию и пересмотреть все намерения на нее. Петиция, насколько я помню, целый год гуляла по социальным сетям. Если мне не изменяет память, она собрала несколько тысяч подписей, после чего мэр Казани встретился с лыжниками и активистами на этой территории. Это была небольшая, но официальная встреча.
Была зима, и было очевидно, что будущие намерения генплана точно перережут существующие практики использования этих двух огромных лесных массивов. Кроме того, планировалось построить перинатальные центры и медицинские кластеры, но дорогу к ним прокладывать не собирались: в ближайшие десять лет город не планировал выделять на это средства. Поэтому перинатальные центры и медкластеры построили бы себе локальный проезд. Вокруг них предполагалась организация парковки с сопутствующей инфраструктурой и т. д.
Мэр города поддержал лыжников и активных жителей – будущие олимпийские чемпионы и природные территории важнее, чем будущая дорога, которая когда-то кого-то возможно спасёт. После этого было дано поручение пересчитать дорожные потоки с учётом будущих загрузок. В то время генплан Казани как раз разрабатывался совместно с генпланом Москвы. В результате выяснилось, что в принципе эта дорога не нужна.
И только после этого стали меняться намерения относительно этой части транспортных артерий и всего генплана. Естественно, должны были быть серьёзные цифры, серьёзные аргументы. Как только они появились, появилось обоснование пересмотреть все эти планы. Поэтому эта история не про «радугу и розовых единорогов», а про серьёзный транспортный и стратегический расчёт баланса интересов в масштабе всего города.
ЭКОУРБАНИСТ: Затем было принято решение о создании парка. Началось обширное соучаствующее проектирование, которое отражено на странице парка в Википедии. Надо сказать, такое бывает очень редко. Я редко встречал, чтобы в Википедии писали про соучастие. А тут, пожалуйста, даже там рассказывается о том, что было привлечено большое количество граждан через анкетирование, глубинные интервью, фокус-группы.
ДАРЬЯ: Это всё правда. Активисты, которые встречались с мэром и продвигали эту тему, действовали во благо. Но в какой-то момент некоторые из них начали тянуть одеяло на себя, заявляя: «Я адепт общественного мнения», «Я консолидатор всех желаний горожан по этой территории», «я транслятор», поэтому диалог нужно вести только с нами и ни с кем больше.
Некоторые мысли, идеи и пожелания были абсолютно самосбродными. И здесь мы, как архитекторы и другие участники архитектурно-градостроительного процесса, говорили о том, что есть вещи, которые объективно мы можем сделать, а есть то, что не в наших силах.
Однако некоторые участники вели себя довольно настойчиво и продолжали утверждать, что только они знают, как будет лучше для этого места и всех остальных горожан. При этом, конечно же, за всей этой историей стояли личные интересы и личная заинтересованность, но не в плане каких-либо финансовых выгод, а в отношении функциональных зон будущего использования этой территории.
Чтобы уравновесить интересы сторон и убедиться в объективности всех поступающих запросов, Наталья Фишман-Бекмамбетова пригласила Проектную группу 8 и запустила процесс соучастия. Это история о балансе интересов и о том, кто имеет доступ к микрофону и какие позиции и интересы они транслируют, поскольку мне кажется, в контексте соучастия в России особенно важно всегда подчёркивать следующие тезисы: у горожан есть право на город, у сообществ есть право на городские территории, но у горожан также есть ответственность за эти территории, за принимаемые решения и реализуемые функции. Нам пришлось долго восстанавливать этот баланс, объяснять, что существует ответственность, что есть уголовные статьи за некоторые действия, что нельзя размещать детские площадки на теплотрассах или газовых сетях, что нельзя смешивать потоки скоростных лыжников с детскими или пешеходными тропами.
Вроде бы, азбучные истины, но наши горожане на тот момент были к ним не готовы. И активисты нам в этом вопросе не всегда помогали. Некоторые из них были особенно громкими и продвигали свои интересы.
Чтобы соблюсти все интересы и обеспечить безопасность всех будущих пользователей, чтобы территория могла жить без постоянных рейдов МВД и скорой помощи, нам приходилось заниматься многими социальными процессами и собирать дополнительные группы сообществ. Это позволило избежать конфликтов уже на построенной территории.
Это очень важный процесс, и мы пришли к выводу, что лучше пусть они ругаются на наших встречах по несколько часов, мы готовы 100 раз их собрать. Пусть они лучше договорятся до самого конца на наших встречах за столами, чем будут выяснять отношения, непосредственно стоя на тропе и споря о том, кому она принадлежит.
Именно поэтому соучастие в этом проекте носило стратегический характер, вплоть до привлечения психологов. Честно говоря, нам даже пришлось прибегнуть к помощи психолога-консультанта, чтобы понять, чего же на самом деле хотят люди и что скрывается за их, возможно, очень эмоциональными выступлениями. В то время мы только учились и учили людей формулировать свои желания и запросы относительно городского пространства. Сегодня люди почти автоматически могут назвать первое, второе, третье и пройтись по конкретным примерам.
На тот момент люди говорили: «Я не хочу детскую площадку, построй мне парковку». И нам приходилось тратить очень много времени, чтобы докопаться до истины и понять, что на самом деле человек не против детской площадки. Просто он хочет, чтобы площадка и парковка были немного вместе или, наоборот, просто поменять их местами. А в целом, научить людей правильно говорить, формулировать свои желания, упаковывать их в правильные конструкции − это отдельный процесс, который воспитывает ответственного горожанина. На тот момент мы только запускали этот процесс, а вся эта история только начинала развиваться. И сегодня люди по всей стране в целом, как мне кажется, мастера высшего уровня в этих процессах и это прекрасный совместный результат.
ЭКОУРБАНИСТ: Насколько была сильна роль горожан в выделении концептуальных зон? Потому что, как я понимаю, разные линии этого парка обладают какой-то своей концепцией.
ДАРЬЯ: В процессе функционального зонирования мы отталкивались от глобального градостроительного процесса и глобальных потоков города. Мы обнаружили, что люди используют территорию, в том числе, как транзитную, пересекая её крест-накрест. Хотя по периметру парка есть тротуары, которые достаточно освещены, но они проходят вдоль дорог, и большинству людей оказалось удобнее пройти через необустроенный лес, местами преодолевая буквально овраг с водой по бревнышкам в прямом смысле слова, чем идти километр по шумной и загазованной трассе. Я назвала подобные транзиты через рекреационные территории «рекреационные или ландшафтные дороги». Опять же стратегически важно уметь распознавать или формировать подобную сеть пешеходных транзитов на городских территориях.
Мы изучали эти потоки, чтобы правильно привязать наш парк. Мы привязывали его к масштабу генплана, к масштабу всего города, понимая, что это общий городской объект, а не локальный объект района. Затем мы привлекли экологов и исследователей, которые предоставили обширную информацию о функциональном зонировании всех территорий и сделали комплексную оценку. Это было каркасом нашего технического задания. А не наоборот.
Выяснилось, что помимо лыжников, которые активно заявляли о своём присутствии как единственных пользователей, территорией давно пользуются учёные. На северной части объекта на протяжении последних 20 лет проводятся исследовательские и студенческие научные изыскания. Более того, там даже есть некоторые виды краснокнижных грибов, насекомых и мхов. В общем, никто не знал об этом до тех пор, пока мы не попросили их дать нам экологическую оценку всего этого объекта.
С одной стороны, есть громкие персонажи, а с другой − очень давние пользователи, которые просто молчат. В этом контексте масштабы соучастия и социального вовлечения крайне важны. Важна межведомственная работа, когда ты не можешь зайти на природную территорию без профильных специалистов.
Экологическая оценка дала мне и моим коллегам техническое задание на функциональное проектирование. Ведь люди, не понимая важности и ценности объекта, просто рисуют и клеят стикеры там, где им в голову придёт или где им приятно и привычно. Возможно, они в пятом поколении жарят шашлыки в одном месте или занимаются йогой в другом. Всё это замечательно. Но когда приходят специалисты и говорят, что здесь растут краснокнижные грибы, которые можно встретить только здесь, возникает вопрос диалога и поиска компромисса.
Чтобы избежать конфликтов в подобных местах, мы приняли для себя аксиому: все сверхактивности и функциональные пожелания жителей мы выводим на пустую территорию − коммунально-складскую, где есть деревья (хотя их не так много), и где мы можем разместить какие-то функции, не вырубая лесные массивы. Следует отметить, что у нас два крупных лесных массива с севера и юга и одна полулысая территория с акацией и мелким тополем в самом центре. В этой центральной артерии мы разместили все функции: входную, велосипедную, детскую, фестивальную, спортивную и т. д. Исключительно с одной целью — не рубить деревья, не заходить в лес и не вытаптывать его, потому что я уже имела опыт работы во многих парках и понимала, что даже самый аккуратный водитель КАМАЗа всё равно остаётся водителем КАМАЗа.
Это всё равно ковш с трактором, который, как бы аккуратно он ни пытался маневрировать между деревьями, всё равно их поцарапает. Кроме того, был фактор антропогенной нагрузки из-за вытаптывания лесной территории. На тот момент у нас уже была оценка, что лес деградирует из-за человеческой нагрузки.
Поэтому мы попытались полностью выйти из лесной чащи со всеми нашими архитектурными идеями и сконцентрировать людей на лысых опушках.
Тут очень важный момент. Это был нетривиальный подход, поскольку эстетически эта опушка не была «симпатичной». Представьте себе эту лысую часть с мелким тополем толщиной в палец − вот такие «некрасивые» заросли. Все нам говорили: «Зачем вы размещаете красивые функции в этих некрасивых зарослях? Зачем вы размещаете какие-то арт-объекты на этих некрасивых полянах?».
Лично я смотрела на эти некрасивые заросли и понимала, что это поля, которые вырастут, и есть оттенки листвы: серебристые, зелёные, тёмно-зелёные и так далее. Мы видели эстетику в этом и, наоборот, хотели научить людей не воспринимать английский скошенный газон как красивый, или зелёные ёлки в ряд как красивые, или туи как тоже красивые. Наоборот, мы хотели научить людей видеть красоту в этой естественности, подлинности.
На этих полянах не рос бурьян с лебедой, там рос и снова растёт зверобой, ландыши, малина, ежевика, прекрасные разнотравья. Очень красиво. Это история про новую волну. И про любовь к родному месту и всему живому что там растет.
ЭКОУРБАНИСТ: Возникает вопрос о том, как в дальнейшем будет осуществляться уход за этим разнотравьем. Это весьма интересная концепция, но коммунальные службы могут столкнуться с определёнными сложностями в её реализации. Более того, не факт, что сами горожане сразу привыкнут к таким изменениям. В любом случае, необходимо предусмотреть меры по уходу за этой территорией.
ДАРЬЯ: Позвольте рассказать вам об одном интересном случае, который произошёл на этой территории. Пока мы разрабатывали функциональное зонирование и готовились представить жителям итоговую схему без учёта дизайна, малых архитектурных форм и других эстетических элементов, произошло следующее…
Мы пригласили к сотрудничеству ландшафтного дизайнера и дендролога. Результатом их работы стал проект, напоминающий знаменитый Лувр: французский розарий со стрижеными лабиринтами, парадный парк в духе Людовика XIV, характерный для Санкт-Петербурга.
Я продемонстрировала этот проект с перечнем растений нашему экологу. Эколог − профессор Казанского федерального университета Галина Александровна Юпина − после ознакомления с материалами позвонила мне и сказала: «Дарья, всё это замечательно, но какое отношение имеет проект к Горкинско-Ометьевскому лесу? Как розы сочетаются с лесом? Ваша архитектурная идея заключается в том, чтобы сохранить первозданность леса и поля, усилить эту эстетику, а сейчас в проекте этого больше нет».
Чтобы разрешить возникший конфликт, я предложила коллегам сесть вместе в одном кабинете и найти единый проектный итог. По истечении нескольких часов наш эколог, приведя аргументы экологической ценности и важности эстетики пейзажной композиции естественного ландшафта, убедила и заразила этой идеей естественного ландшафта нашего специалиста по ландшафтному дизайну.
Проект был переработан, мы снова согласовали его с экологом, и так в парке появились дикие розы, дикие травы и шиповник − основа будущего ландшафта, от которой мы будем отталкиваться при дальнейших посадках. Вместо туй, ёлок и других парадных деревьев были выбраны берёзки, тополя, липки, дубки и другие растения, которые должны были стать яркими акцентами в тех местах, где планировалось создание пейзажных композиций как в перспективе, так и на отдельных участках. Таким образом, мы сформировали ландшафт парка и, когда работы по его созданию были завершены, изыскали средства на высадку новых растений. Мы посадили всё в соответствии с проектом. Затем согласовали проект с администрацией города, которая должна была заниматься обслуживанием этой территории.
Всё шло хорошо до тех пор, пока не приехали студенты Аграрники на практику. Это была стандартная процедура, но студенты то ли прослушав инструктаж, то ли их не предупредили должным образом, вырвали все «сорняки» по их учебному плану, которые мы приобрели для создания декоративного ландшафта, руководствуясь учебником.
Мне поступил звонок. Когда я приехала на место, выяснилось, что все растения были выполоты, за исключением шиповника. К счастью, всё восстановили. Этот случай стал для нас уроком: то, что кажется прекрасным ландшафтному дизайнеру, может быть сочтено сорняком городскими озеленителями или представителями хозяйственных структур.
Поэтому было принято решение внесение в рамках генерального плана парка мы совместно с экологом и дендрологом согласовали функциональное зонирование ландшафта. В частности, было определено пространство, которое мы называем «зелёный пляж». На этой территории проводятся разнообразные фестивали: мангала, шашлыков, мороженого, детских игр, свадебных церемоний и пикников. Это место идеально подходит для проведения выходных в кругу людей. Мы покрываем всю территорию «зелёного пляжа» газоном, который затем «беспощадно» вытаптывается. Однако мы продолжаем ухаживать за ним: косим, поливаем и меняем каждые пять лет, поскольку он быстро изнашивается.
Именно на этой территории дирекция парков организует разнообразные массовые мероприятия. Для проведения важных массовых мероприятий у нас предусмотрен луг, засеянный клевером. В случае необходимости мы просто выкашиваем его на нужной площади и размещаем там сцену. Это может быть использовано для различных фестивалей, рекламных акций, коллабораций и других событий. После окончания мероприятия клевер снова отрастает, и луг приобретает свой первоначальный вид. Важно заранее проектировать подобные пространства и предоставлять будущим эксплуатирующим организациям точки, которые они могут использовать для своих целей.
Особенно приятно отметить, что за последние годы все аборигенные эко сообщества, которые мы сохранили по периметру парка и в специально выделенных зонах, где мы ограничили движение техники, снова осеменили все пространство парка и со-дали визуальную картинку без контактного внедрения инфраструктуры парка в лесную эко систему и все также находятся под нашей защитой. Теперь посреди тысячелистника растут наши посаженные шиповники или другие растения, и в целом ландшафт выглядит так, будто мы просто сверху вертолётом нанесли все наши объекты − дорожки и аккуратно установили фонари, и кажется, что здесь никогда ничего не было.
Организация строительных работ на природных объектах — это отдельная тема для обсуждения. Здесь также есть отдельная история, связанная с экологами, авторским надзором и регламентами.
ЭКОУРБАНИСТ: Да, создаётся впечатление, что всё это строилось прямо в лесу. В парке есть детские площадки в виде лисы и ещё одна в виде гриба. Всё выглядит так, как будто всё строилось в лесу.
ДАРЬЯ: Это как раз тот самый процесс строительства с регламентами, определяющими, что можно строителям, а что нельзя, где им разрешено работать, а где запрещено. Это отдельная задача для архитекторов, которая требует, во-первых, понимания, во-вторых, знаний и, в-третьих, контроля.
Это другая история о бережном взаимодействии с объектом, над которым ты работаешь. И это, к сожалению, битва, которую сегодня вынуждены вести архитекторы с переменным успехом. Однако невозможно ее выиграть не обладая глубинными знаниями и данными постоянного мониторинга на своих объектах.
